СодержаниеВведение ........................ 3
Глава 1. Георгий Иванов в России .............. 17
§1. Поэт до 1914 года ................... -
§2. Эпоха потрясений ..................... 21
Глава 2. Эмиграция ...................... 27
§1. Жизнь и творчество Г. Иванова в довоенный период ....... -
§2. Вторая мировая, "холодная война" и позиция Георгия Иванова35
Заключение ....................... 47
Список источников и литературы ................ 48
Примечания ......................... 52ВведениеДвойственный характер данного дипломного сочинения - биографический и источниковедческий определяется позицией, которую занимает герой нашего исследования в истории русской культуры, литературы и мемуаристики. Георгий Иванов - поэт серебряного века, акмеист и антиакмеист, эмигрант и мемуарист, патриот и коллаборационист - и в то же время почти неизученная фигура серебряного века и русской эмиграции.
Сейчас, когда повышается интерес к источникам, до недавнего времени слабо введенными в исторический оборот, нам кажется интересным обратиться к творческому и мемуарному наследию Георгия Иванова, одного из знаковых фигур серебряного века и русской эмиграции. Несмотря на то, что его мемуары достаточно известны, они тем не мене слабо введены в научный оборот. Работа, таким образом, в определенной мере носит источниковедческий характер, поскольку позволяет оценить место мемуарного наследия Г. Иванова в источниковой базе по истории серебряного века и русской эмиграции.
Ввод и разработка новых или малоиспользуемых источников по этой проблематике кажется достаточно актуальным вопросом. Культура русской эмиграции оказала существенное влияние на западноевропейские, прежде всего французские и немецкие, литературу, философию, живопись, театр, балет, декоративное искусство, оперу, музыку, исполнительское искусство, которое продолжает сказываться и по сей день. Сейчас, когда роль культуры в миротворческих усилиях становится все более значительной, настало время поднять из глубин памяти те имена, события и явления, которыми была богата культура русской эмиграции.
"Слава Богу, - писал Г. Абрамович, - что сотни и тысячи русских людей в эти трагические для России годы использовали свои силы, дарования и ставшую их уделом свободу для творчества, которое бесследно развеяться в воздухе не могло и которое войдет когда-нибудь в "золотой фонд" русской культуры! Слава Богу, что эти люди не впали в уныние, не соблазнились донкихотством, благородным, но в конце концов бесплодным, и продолжали работать в той области, где им удалось и проявить себя, и послужить развитию русского, а значит, и общечеловеческого духа!"
Среди этих имен - и имя Георгия Иванова. В воспоминаниях Н. Чуковского о Николае Гумилеве отмечено значение, которое придавал Н. Гумилев Г. Иванову: "Начал он [Н. Гумилев] с Георгия Иванова и Георгия Адамовича, о которых отзывался всегда как о крупнейших, замечательнейших поэтах. По его словам, они олицетворяли внутри "Цеха" как бы две разные стихии - Георгий Иванов стихию романтическую, Георгий Адамович - стихию классическую". Естественно, что биографическая сторона работы была продиктована местом Г. Иванова в русской культурной жизни и эмиграции.
Казалось бы - что значит жизнь одного человека, причем поэта для серебряного века не первостепенного, для истории? Однако нельзя забывать, что эмиграция - часть не только русской культуры, это неотъемлемая часть исторического процесса нашей страны. Естественно поэтому было бы спросить, что же делали на чужбине эти люди, неужели только жили, тосковали, вспоминали, ждали лучших дней? Для историка, желающего верно представить себе историю ХХ в., как всемирную, так и непосредственно историю Отечества, крайне важно понять общую атмосферу и события, причины, задачи русской эмиграции. Изучение биографий русских эмигрантов позволит приблизиться к решению этой задачи и станет базой для расширенных обобщений. Напомним, что нет общего без частного, и нет истории эмиграции без ее людей.
Наконец, изучение биографий и творческого наследия (в т. ч. и мемуарного) деятелей культуры позволит еще раз обратиться к истории революции. Эта тема, разрабатываемая не одно десятилетие, постоянно открывается исследователям с новой стороны. Изучение жизни представителей культуры в революционные годы - одна из граней, позволяющих приблизиться к многостороннему, объемному построению объективной истории революционной эпохи, в которой у каждого социального слоя были свои интересы и своя правда. И если долгое время исследователей интересовали прежде всего настроения революционно настроенных слоев, то теперь мы можем убедиться в пророческом видении И. Бунина: "… наша "пристрастность" будет ведь очень и очень дорога для будущего историка. Разве важна "страсть" только "революционного народа"? А мы-то что ж, не люди, что ли?"
Таким образом, актуальность предлагаемого исследования не представляет сомнения. С научной точки зрения его новизна обосновывается тем фактом, что, как справедливо заметил Р. Тименчик в своей статье "Георгий Иванов как объект и субъект": "По сути дела, о Георгии Иванове мы знаем не так уж много". О. А. Коростелев отмечает: "Общую канву жизни Бунина может изложить любой прилежный студент-филолог, жизнь Набокова расписана едва ли не по дням (почему-то стараниями славистов из Австралии преимущественно), о Цветаевой исследователи знают все, что можно знать о поэте, даже лишнее. Адамовичу и Иванову в этом смысле повезло куда меньше. Сведения об их жизни скудны даже в биографических словарях и серьезных исследованиях, хотя без упоминания этих имен не обходится практически ни одна работа о русском литературном зарубежье. И везде, как правило, повторяются, так или иначе, вместо реальных фактов биографии, мифы и легенды о них, к которым надо относиться с осторожностью".
Трудности для исследователя начинаются с поиска источниковой базы: как пишет тот же О. А. Коростелев, "разбросанные по всему миру, их архивы сохранились в кошмарном состоянии, а многое, по-видимому, не сохранилось вовсе, переписка публиковалась случайно, малыми частями и практически не комментировалась, дневников они не вели, а свидетельства современников противоречат друг другу на каждом шагу".
Основой источниковой базы для написания этого курсового сочинения послужили, естественно, сочинения самого Г. Иванова, как мемуарного характера, так и чисто литературного. Даже стихи были изучены мной с исторической точки зрения, поскольку в них отразились мировоззренческая эволюция автора, его настроения, осмысление происходящего с Россией. И трагедию революции 1917 года, и эмиграцию Георгий Иванов, как и многие другие поэты и литераторы, осмыслил не только в мемуарах, но и в стихах, рассказах. Поэтому мной были изучено литературное наследие Г. Иванова в сборниках "Г. Иванов. Поэзия" (1993), "Г. Иванов. Белая лира. Избранные стихи 1910 - 1958" (1996), "Строфы века. Антология русской поэзии" (1995), а также в трехтомном собрании сочинений Г. Иванова. Многие произведения, представленные в настоящем трехтомнике, публикуются впервые или перепечатаны со страниц периодических изданий, практически недоступных современному читателю.
В третий том вошли литературно-критические статьи поэта и его мемуары - "Петербургские зимы", "Китайские тени", другие воспоминания. На них следует остановиться особо, поскольку в данной работе мемуары Г. Иванова выступают и в качестве источника для изучения биографии поэта и его окружения, и в качестве объекта исследования (выше уже говорилось, что работа носит в том числе и источниковедческий характер).
С точки зрения биографических сведений, хотя Г. Иванов и присутствует на страницах своих воспоминаний не как абстрактный лирический герой, а как вполне конкретный человек, все-таки весьма скудны. Не описание собственной жизни, а атмосфера Петербурга - вот что интересовало автора.
Если же рассматривать его мемуары как объект источниковедческого исследования, то для историка здесь много работы, заключающейся прежде всего в оценке репрезентативности этого источника. Насколько они объективны, насколько достоверны, если сам Г. Иванов признавал правой лишь 25% своих воспоминаний, а некоторые авторы (в частности, Марина Цветаева) писали гневные опровержения на его "анекдотические истории"? Надо сказать, что мемуарно-философская и литературно-критическая публицистика, также дневники Георгия Иванова являются продолжением его художественной прозы. Дневники органично, как часть в целое, входят в корпус других автобиографических и публицистических материалов. Поэтому эти беллетризованные воспоминания сложно рассматривать как документ. С другой стороны, без них будет неполным ни одно исследование историка повседневности - исторического жанра, весьма сейчас востребованного. Атмосфера, дыхание эпохи, детали быта и мироощущения - вот то, мимо чего не сможет пройти ни один исследователь серебряного века, эпохи революционных потрясений и русской эмиграции.
Как кажется, в данной работе достаточно полно очерчен круг нашего интереса к мемуарам Г. Иванова как историческому источнику. Более подробно эти вопросы освещены во второй главе.
Увы, на основе мемуарного наследия Г. Иванова работу о нём написать невозможно. Субъективность и порой даже недостоверность источника очень велика. Н. Н. Берберова вспоминает: "… в одну из ночей, когда мы сидели где-то за столиком, вполне трезвые, он все время теребил свои перчатки… он объявил мне, что в его "Петербургских зимах" семьдесят процентов выдумки и двадцать пять правды. И по своей привычке заморгал глазами. Я этому не удивилась, не удивился и Ходасевич, между тем до сих пор эту книгу считают "мемуарами" и даже "документом". Впрочем, как будет показано ниже, воспоминания самой Н. Н. Берберовой не могут служить образцом документализма. Таким образом, исследователь сталкивается с очень субъективным набором свидетельств, что усугубляется характером еще одного источника - мемуаров супруги Г. Иванова Ирины Одоевцевой.
"На берегах Сены" - это почти единственный источник сведений их жизни в эмиграции. Но эта книга изобилует легендами едва ли не больше, чем знаменитые этим "Петербургские зимы" Георгия Иванова. Как, может быть, слегка преувеличенно заметил О. А. Коростелев, "об Ирине Одоевцевой, - несмотря на ее столь популярные мемуары, мы мало что можем сказать с полной уверенностью, начиная с даты рождения и кончая количеством мужей".
При всем том обе книги - "На берегах Невы" и "На берегах Сены" (третью книгу, "На берегах Леты", Ирина Одоевцева так и не успела написать) во многом точны и вполне могут использоваться как авторитетный источник, для этого надо только вписать их в общий фон известных фактов и отделить реальность от легенд и преувеличений. К великому сожалению, для эмиграции мы этого общего фона не имеем, особенно для эмиграции послевоенных лет, к которым и относится эта публикация. Но он и не может сложиться иначе, кроме как из большого числа таких публикаций.
Тем не менее мемуары "На берегах Невы" и "На берегах Сены" дают возможность глубже понять внутренний мир Г. Иванова. Хотя прямых упоминаний о нем немного, но, читая эти произведения, мы все время ощущаем его присутствие. Ведь у этих людей была общая жизнь, а значит, и их мемуары взаимосвязаны. Тридцать семь лет провели бок о бок муж и жена - Георгий Иванов и Ирина Одоевцева, и многим читателям (да и исследователям) книги И. Одоевцевой кажутся не то продолжением, ни то даже версией "Петербургских зим" и "Китайских теней". Мемуарные книги Ирины Одоевцевой и Георгия Иванова взаимозависимы, но и взаиморазличны - не меньше, чем их поэтическое творчество.
Других воспоминаний о Георгии Иванове осталось на удивление мало: очерк Ю. П. Анненкова, содержащий целиком приводимые стихи поэта, но ничего не говорящий о личности Г. Иванова; воспоминания Кирилла Померанцева на самые яркие страницы в книге Ирины Одоевцевой "На берегах Сены"; очерк Г. Адамовча "Геогий Иванов"; сюда же относятся и страницы в книге Н. Н. Берберовой "Курсив мой", которых, в общем-то, тоже немного.
"Свидетельства современников противоречат друг другу на каждом шагу". Так, к примеру, работа Н. Н. Берберовой на первый взгляд предстает жестко задокументированной достоверностью, но некоторые факты являются искаженными и домысленными: например, описание смерти Г. Иванова, изобилующей унижающими поэта "подробностями", которые Н. Н. Берберова, тем не менее, видеть не могла, поскольку жила в то время в Америке. О том, зачем возникла эта пристрастная книга, порой перебирающая грязные сплетни, лучше самой Н. Н. Берберовой не сказал никто: "Я пишу сагу о своей жизни, о себе самой, в которой я вольна делать что хочу, открывать тайны и хранить их для себя, говорить о себе, о других, не говорить ни о чем… Я беру на себя одну всю ответственность за шестьсот написанных страниц и за шестьсот ненаписанных, за все признания, за все умолчания".
Из источников эпистолярного характера следует отметить переписку 1955 - 1958 гг. между Г. Ивановым и И. Одоевцевой с Г. Адамовичем, своеобразный эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды Иванова и Адамовича.
Георгий Викторович Адамович познакомился с Георгием Ивановым, по его собственным словам, "на лекции Корнея Чуковского о футуризме, в круглом Тенишевском зале". Вскоре почти весь эстетский Петербург знал эту неразлучную пару как "двух Жоржиков". Вместе они организовывали второй Цех поэтов сезона 1916 - 1917 гг., были главными действующими лицами третьего, вновь гумилевского, Цеха. После расстрела Н. Гумилева Георгий Иванов стал главой Цеха, а Г. Адамович - основным критиком. Перед самой эмиграцией они даже жили вместе - Георгий Адамович и Георгий Иванов, только что женившийся на Ирине Одоевцевой - в пустующей квартире тетки Адамовича Веры Белэй, вдовы англичанина-миллионера.
И эмигрировали все трое почти одновременно: летом 1922 уехал Георгий Иванов, затем И. Одоевцева, а в самом начале 1923 года за ними последовал и Г. Адамович. Но вышло так, что теснейшая дружба, насчитывающая двадцать пять лет, сменилась пятнадцатилетней враждой. Что было настоящей причиной? Обоюдная зависть, - у одного к творческим успехам, у другого - к житейским? Об этом можно только догадываться, судя по второстепенным признакам: по намекам, отдельным интонациям писем. Или все-таки действительно главной причиной стало внезапное несходство политических убеждений. Г. Адамович в статьях конца 30-х гг. цитировал Сталина едва ли не на каждой странице, вынужденно признавая его главной защитой демократии от "коричневой чумы", поскольку на других надежды мало, а вот Г. Иванов, как и Гиппиус с Мережковским, всегда был "за интервенцию", и остался стоять на этом даже после начала второй мировой войны, что в глазах эмигрантской общественности автоматически превращало его в "коллаборациониста" и пособника фашистов.
В середине 50-х происходит примирение Иванова с Адамовичем и начинается последний период их переписки, которая и была использована в нашей работе (в ней гораздо больше писем к Одоевцевой, чем к Георгию Иванову, который хотя и заключил с Г. Адамовичем "худой мир", с прежней теплотой к нему относиться не начал, и, например, в письмах Маркову крыл бывшего ближайшего друга почем зря).
Надо заметить, крупные публикации писем Георгия Иванова и Адамовича этого периода стали появляться лишь в самое последнее время в журналах "Звезда", "Новый журнал". Часть писем с предисловием О. А. Коростелева были опубликованы в Интернет-издании "Каталог: Историко-литературное издание".
Достаточно интересной в качестве источника представляется переписка Г. Иванова с Р. Гулем.
Переписка через океан Георгия Иванова и Романа Гуля, опубликованная первоначально на страницах "Нового журнала", а затем переизданная Р. Гулем в третьем томе своих мемуаров. Известна также недавняя (1999) публикация девяти писем из этой переписки в журнале "Звезда".
Кроме того, как источник можно рассматривать работы эмигрантов В. Костикова и М. Назарова. Хотя они и не содержат информации, относящейся непосредственно к герою нашего исследования, но интересны как источники о внутренней жизни, атмосфере, целях и задачах русской эмиграции.
Книга Вячеслава Костикова "Не будем проклинать изгнанье" является первой попыткой непредвзятого рассказа о русской эмиграции, написанная в виде свободного эссе. Это живой и эмоциональный рассказ о путях и судьбах русской эмиграции "первой волны". Как пишет автор, "этим скромным трудом мне хотелось бы почтить память всех тех заметных и незаметных летописцев русской эмиграции, без чьих самоотверженных трудов и усердия была бы невозможна эта книга". В книге явно ощутимо стремление осмыслить место эмиграции в общем потоке русской культуры, ее вклад в культурное наследие человечества.
В книге Михаила Назарова "Миссия русской эмиграции" основное внимание уделено смыслу русской эмиграции, ее миссии по отношению к своей стране, а не к приютившему ее Западу. Автор пытается найти ответ на вопрос, чем эмиграция была и может быть полезной для возрождения России.
Характеризуя литературу по теме нашего исследования, следует подчеркнуть, что круг ее весьма узок. Естественно, нами были использованы работы общего характера по истории русской эмиграции, развитию литературы начала и первой половины ХХ в., однако непосредственно Георгию Иванову работ посвящено очень мало.
Чуть лучше известны годы, проведенные ими в России, в силу обилия опубликованных мемуаров об этих баснословных годах, в том числе и их собственных, а также большего интереса славистов к литературе серебряного века, чем к ее завершению - литературе эмиграции. Кроме того, об Иванове есть целое исследование, посвященное этой поре: небольшая книжка Вадима Крейда "Петербургский период Георгия Иванова" (СПб., 1989), правда, основывающаяся только на опубликованных источниках и практически не использующая архивные материалы, что по отношению к большому выдумщику Иванову несколько опрометчиво. Георгий Иванов в жизни и письмах несколько другой, чем Георгий Иванов в собственных публикациях и даже воспоминаниях современников. Впрочем, книга и преследовала скорее литературоведческие, чем биографические цели. Еще одна работа В. Крейда посвящена пребыванию Г. Иванова в Йере (Hyeres), в доме престарелых, то есть последним годам жизни поэта.
Существует и книга о супруге поэта, Ирине Одоевцевой - брошюра Э. И. Бобровой "Ирина Одоевцева: поэт, прозаик, мемуарист. Литературный портрет", но она содержит не много новых сведений по интересующей нас проблематике и носит преимущественно литературоведческий и описательный характер.
Охарактеризовав состояние источниковой базы и историографии вопроса, представим цель данного дипломного сочинения: изучить биографию Г. Иванова с точки зрения его места в истории русской эмиграции и охарактеризовать источниковедческую ценность его мемуарного наследия.
Задачи, поставленные для достижения этой цели, таковы:
1) изучить основные вехи жизненного пути Г. Иванова;
2) охарактеризовать его политическую позицию по отношению к России и СССР в постреволюционный период и во время второй мировой войны;
3) проследить творческую эволюцию Г. Иванова и ее зависимость от исторических событий;
4) оценить репрезентативность и ценность его мемуарного наследия.
Хронологические рамки работы охватывают весь период жизни Г. Иванова - 1892 - 1958 гг.
Структура работы носит хронологический характер и состоит из двух глав. Такое разделение кажется вполне естественным, поскольку все исследователи сходятся на том, что в жизни Г. Иванова доэмигрантский (1894 - 1922) и эмигрантский период (1923 - 1958) четко разделены и представляют, по сути, две разные жизни (впрочем, это относится почти к каждому писателю-эмигранту).
Первая глава делится на два параграфа: первый охватывает жизнь Г. Иванова до 1914 г., второй - с 1914 по 1922 гг. Казалось бы, логичнее было бы поделить доэмигрантский период 1917 годом, однако нам кажется, что для Георгия Иванова, да и не только для него, старый мир закончился с началом 1914 года. Недаром периодизация Нового времени (за исключением советской) начинается чаще всего с Первой мировой! Сам поэт оставил достаточно четкие указания того, какой год следует считать водоразделом:
В тринадцатом году, ещё не понимая,
Что будет с нами, что нас ждёт,-
Шампанского бокалы подымая,
Мы весело встречали - Новый Год.
Как мы состарились! Проходят годы,
Проходят годы - их не замечаем мы…
Но этот воздух смерти и свободы,
И розы, и вино, и счастье той зимы
Никто не позабыл, о, я уверен…
Должно быть, сквозь свинцовый мрак,
На мир, что навсегда потерян,
Глаза умерших смотрят так.
"Мир, что навсегда потерян", для Георгия Иванова ассоциировался именно с 1913 годом - последним для него (и не только для него) годом "старого мира". Период 1914 - 1922 гг. несет в себе совершенно иное мироощущение.
Вторая глава также подразделяется на два параграфа: жизнь в эмиграции до второй мировой и после второй мировой. Дело в том, что вторая мировая стала для Г. Иванова и И. Одоевцевой очередным водоразделом, после которого их репутация из-за поддержки гитлеровской оккупации СССР оказалась подмоченной, многие знакомые отвернулись, финансовые дела пошли хуже и вообще наступил совершенно иной период жизни. В этом параграфе мы попытаемся раскрыть основы противоречивой политической позиции Г. Иванова и ответить, на вопрос, можно ли его назвать патриотом и можно ли его назвать коллаборационистом.Литература1. Адамович Г. Вклад русской эмиграции в мировую культуру. Париж, 1961.
2. Адамович Г. Георгий Иванов // Новое русское слово. 1958. 2 ноября.
3. Адамович Г. В. Одиночество и свобода. М., 1996.
4. Ахматова А. Записные книжки. 1958 - 1966. СПб., 1990.
5. Берберова Н. Н. Курсив мой: автобиография. М., 1996.
6. Бунин И. Дневники. М., 1990.
7. Георгий Иванов. Белая лира. Избранные стихи 1910 - 1958.
Москва: Яуза, 1996.
8. Гуль Р. Георгий Иванов // Критика русского зарубежья. Ч. 2. М., 2002. С. 194 - 214.
9. Гуль Р. Я унес Россию. Нью-Йорк, 1989.
10. Иванов Г. Девять писем к Роману Гулю // Звезда. 1999. №3. С. 138 - 158.
11. Иванов Г. Мемуары и рассказы. М., 1992.
12. Иванов Г. Поэзия. М., 1993.
13. Иванов Г. Сочинения в трех томах. М., 2003.
14. Костиков В. Не будем проклинать изгнанье. М., 1990.
15. Мандальштам Ю. В. Заметки о стихах: Георгий Иванов // Критика русского зарубежья: Ч. 2. М., 2002. С. 343 - 349.
16. Марков В. Ф. О поэзии Георгия Иванова // Критика русского зарубежья. Ч. 2. М., 2002. С. 409 - 421.
17. Назаров М. В. Миссия русской эмиграции М., 1992.
18. Одоевцева И. На берегах Невы. М., 1989.
19. Переписка Г. Иванова и И. Одоевцевой с Г. Адамовичем //http://www.litcatalog.al.ru/personalii/korostelev/publications/2pred.html#let
20. Переписка Иванова и Гуля // Новый журнал. 1980. № 140. С. 200.
21. Петербургский период в воспоминаниях Георгия Адамовича / Публ. О.А.Коростелева // Дружба народов. 1995. № 10. С.183 -191; № 11. С.161 - 173.
22. Письма Адамовича Р. Гулю // Новый журнал. 1999. № 214. С. 197 - 224.
23. Письма Иванова и Адамовича. Звезда.1999. № 3. С. 134 - 158.
24. Стихи. Строфы века. Антология русской поэзии / Сост. Е. Евтушенко. Минск - М., 1995.
25. Чуковский Н. Литературные воспоминания. М., 1989.
Литература
1. Басинский П. В., Федякин С. Р. Русская литература конца XIX - начала XX в. и первой эмиграции. М., 2000.
2. Боброва Э. И. Ирина Одоевцева: поэт, прозаик, мемуарист. Литературный портрет. М., 1995.
3. Богомолов Н. А. Георгий Иванов и Владислав Ходасевич // Богомолов Н. А. Русская литература первой трети ХХ века: Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999. С 406 - 422.
4. Богомолов Н. А. Маргиналии к поздним строкам Георгия Иванова // Богомолов Н. А. Русская литература первой трети ХХ века: Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999. С 442 - 446.
5. Богомолов Н. А. Поэты вне течений и групп: Владимир Ходасевич, Георгий Иванов, Марина Цветаева и др. // Русская литература рубежа веков (1890 - начало 1920-х). М., 2001. С. 650 - 681.
6. Богомолов Н. А. Талант двойного зренья // Богомолов Н. А. Русская литература первой трети ХХ века: Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999. С. 132 - 167.
7. Гончар И. А. Георгий Владимирович Иванов (1884 - 1958) // Художественная речь русского зарубежья: 20 - 30-е годы ХХ века. СПб., 2002. С. 188 - 220.
8. Гурвич И. Геогрий Иванов: Восхождение поэта // Вопросы литературы. 1998. №4. С. 36 - 53.
9. Калюжная А. "Отчаянье я превратил в игру…" // Иванов Г. В. Стихотворения. М., 2000. С. 5 - 25.
10. Карпов А. С. "Вернуться в Россию - стихами": поэзия Георгия Иванова // Русская словесность. 1998. №3. С. 27 - 31.
11. Кормилов С. И. Сонеты Георгия Иванова // Вестник Московского университета. Серия: Филология. 1997. №2. С. 38 - 49.
12. Коростелев О. А. Переписка Г. Иванова и И. Одоевцевой с Г. Адамовичем //http://www.litcatalog.al.ru/personalii/korostelev/publications/2pred.html#let
13. Крейд В. Георгий Иванов в Йере // Звезда. 2003. №6. С. 88 - 102.
14. Крейд В. Дальние берега: Портрет писателей эмиграции: Мемуары. М., 1994.
15. Крейд В. Петербургский период Георгия Иванова. СПб., 1989.
16. Крейд В. Ковчег: Поэзия первой эмиграции. М., 1991.
17. Литература русского зарубежья. 1920 - 1940. М., 1999.
18. Мяновска И. Литература русского зарубежья: Проза, первая и третья волна. М., 1997.
19. Незабытые могилы: Российское зарубежье: Некрологи 1917 - 1997. М., 1999.
20. Пономарев Е. Распад атома в поэзии русской эмиграции: Георгий Иванов и Владимир Ходасевич // Вопросы литературы. 2002. №4. С. 48 - 81.
21. Русские без отечества: Очерки антибольшевистской эмиграции 20 - 40-х гг. М., 2000.
22. Семенова С. Два полюса русского экзистенциального сознания: Проза Георгия Иванова и Владимира Набокова-Сирина // Новый мир. 1999. №9. С. 183 - 205.
23. Семенова С. Г. "Распад атома" Георгия Иванова // Семенова С. Г. Русская поэзия и проза 1920 - 1930-х годов: Поэтика. Видение мира. Философия. М., 2001. С. 520 - 528.
24. Тименчик Р. Георгий Иванов как объект и субъект // Новое литературное обозрение. 1995. №16.
25. Цыбин В. Д. Удивления: Творческий сад. Этюды. Беглые мемуары. М., 1991.Пронин А. А. Историография русской эмиграции. Екатеринбург, 2000.
26. Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. М., 1987."
|
|
