СодержаниеВведение............................3
Глава I. Идейное «пространство» романа «Чевенгур» А.Платонова ....21
1. Определение жанра.....................35
2. Историософская позиция автора.................40
Глава II. Функциональная роль системы образов в романе.........................59
Глава III. Описание художественного мира Андрея Платонова
языковыми средствами..................89
Заключение...................................112
Библиография..................................114
Методическое приложение.....................120ВведениеТворчество Андрея Платонова можно сравнить с той недоступной вершиной, само намерение покорить которую представляется не просто невероятным, но в чем-то дерзким. Однако попыток разгадать тайну Платонова-художника с каждым годом становится все больше. В настоящее время число работ, посвященных его творчеству, по мнению литературоведа
1
Е.Н. Проскуриной, насчитывает более тысячи наименований».
За изучение феномена Платонова взялись не только литературоведы, но и лингвисты, философы, культурологи. И не только в России, но и за рубежом. Но, несмотря на лавинообразно нарастающий исследовательский интерес к наследию писателя, на огромность проделанной в этом направлении работы, Платонов по-прежнему остается одним из самых загадочных художников слова во всей русской литературе.
Масштабность и многомерность творчества Платонова являются главными факторами, определившими разнонаправленность, разветвленность его научного осмысления, сложившихся в итоге в отдельные направления платоноведения. При этом следует отметить такую особенность, как фазовость изучения наследия писателя, объясняющуюся в первую очередь долгим запретом на издание его главных произведений, а также ограниченность жесткими рамками идеологических установок, в которых приходилось работать отечественным платоноведам до конца 80-х годов.
Первый посмертный сборник произведений Платонова вышел в свет только в 1958 г., через шесть лет после смерти писателя, однако по-прежнему оставались неизданными главные его творения: романы “Чевенгур” и “Счастливая Москва”, повести “Котлован” и “Ювенильное море”, пьесы “14 красных избушек”, “Шарманка” и др. Такая “двойная” ситуация, определяющаяся, с одной стороны, недоопубликованностью наследия, с
____________________________________
1. Проскурина Е.Н. «Кипящая Вселенная» платоноведения http://www.philosophy.nsc .ru/journals/humscience/4_99/05_Proskur.htm)
другой, – узостью идеологических установок, не могла не привести к искажению творческого облика Платонова, ибо главные попытки исследователей были направлены в этот период не столько на доказательство неповторимости, уникальности его таланта, сколько на демонстрацию того, “что он такой же, как все – советский писатель, адепт соцреализма, почему-то непонятый современниками, имевший отдельные заблуждения и счастли-
1
во от них избавившийся”.
Хотя из этого общего правила были и редкие исключения, представлявшие собой первые попытки серьезного, вдумчивого и максимально объективного в условиях того времени осмысления творчества Платонова. К их числу следует отнести работы Л.Шубина, С.Бочарова, Л.Аннинского, В.Турбина.
Настоящее знакомство с наследием писателя на Западе начинается с конца 60-х годов, когда в 1969 г. в журнале “Грани” впервые была напечатана повесть “Котлован”. Статья А.Киселева, посвященная этому
2
произведению, открыла зарубежный ряд платоноведческих работ.
Среди них нельзя не отметить особо цикл статей Е.Толстой-Сегал, по своему масштабу и задействованному в них материалу носящих монографический характер.3 При этом следует оговориться, что исследовательница порой чрезмерно увлекается разговором об идеологических источниках платоновской прозы, оставляя за пределами своего внимания ее самобытный характер. В большей степени это касается
____________________________________________________________
1. Харитонов А.А. Способы выражения авторской позиции в повести А.Платонова «Котлован». Дисс…канд. филол. наук.- СПб, 1993.-С.4.
2. Киселев А. О повести «Котлован» А.Платонова // Грани.- Франкфурт-на-Майне, 1970.-№77.- С. 134-143.
3. Толстая-Сегал Е. О связи низших уровней текста с высшими // М., 1994.-С. 84-104.
статьи “Идеологические контексты Платонова”, где важнейшие мысли об
особом месте писателя среди современного ему литературного окружения, а
также своеобразном творческом использовании им взглядов Н.Федорова, А.Богданова носят характер беглых замечаний.
Однако, несмотря на возрастающий интерес к Платонову, как в Советском Союзе, так и за его пределами, ситуацию в мировом платоноведении в 70-х – первой половине 80-х годов в целом можно было обозначить как парадоксальную, ибо западный исследователь имел возможность знакомиться с опубликованными на Западе книгами писателя, которые были запрещены у него на родине, но не имел доступа к архивам, к рукописям, к письмам. Советский исследователь, даже получивший возможность работы в платоновском архиве, не мог писать о произведениях, публикация которых не была разрешена. Наиболее открытым для данного периода отечественного платоноведения был путь научно-биографических изысканий, на чем и сосредоточили свой главный интерес такие исследователи, как В.Васильев, В.Чалмаев и др.
В конце 80-х годов ситуация в платоноведении меняется кардинальным образом, чему способствует публикация в периодических “толстых” журналах основного корпуса неизданных произведений Платонова: “Ювенильного моря” (“Знамя”, 1986), “Котлована” (“Новый мир”, 1987), “Чевенгура” (“Дружба народов”, 1988). С этого времени все большее внимание начинает уделяться онтологическим проблемам творчества писателя. Журнал “Вопросы философии” опубликовал на своих страницах материалы дискуссии на тему “Андрей Платонов – писатель и философ” (1989, № 3).
Год 90-летия Платонова (1989) стал поистине переломным в изучении его творчества. В этом году проходит первая Международная научная конференция, приуроченная к знаменательной биографической дате, откликнулся на это событие и журнал “Литературное обозрение” (1989, № 9), отдавший часть своих страниц под публикацию юбилейных материалов о жизни и творчестве Платонова. В следующем, 1990 году начал свою работу ставший в дальнейшем ежегодным Платоновский семинар в Пушкинском Доме. Завершилась эта череда важнейших для платоноведения событий публикацией в 1991 г. в журнале “Новый мир” романа “Счастливая Москва”, а также черновых вариантов к нему.
С этого периода спектр оценок и направлений в изучении платоновского творчества значительно расширяется. В него начинают входить проблемы бытийных ориентиров писателя, религии и веры в его жизни и творчестве. Открываются новые богатые возможности для архивных публикаций и текстологических изысканий. Ведущее место в области текстологии принадлежит трудам Н.В.Корниенко, 1 а также молодым ученым В.Вьюгину и А.Харитонову, которые работают над реконструкцией канонических текстов главных произведений Платонова.2
В последний период также активно и плодотворно разрабатывается особый раздел платоноведения, посвященный проблемам языка и стиля писателя. Пристальное внимание к этому вопросу обусловлено особенностями поэтики Платонова, отмеченной глубинной связью между философией и словом. Первым обратил внимание на это качество художественного языка писателя Л.Я.Боровой.3 Далее изучение проблемы шло по пути конкретизации, детализации, выявления способов воплощения того основного принципа платоновской поэтики, который представляет собой соединение несоединимого, сопряжение разнородного, что исследователи определяют как конкретное и абстрактное, материально-вещественное и идеальное, бытовое и бытийное. Начало этому положили
______________________________________
1. Корниенко Н.В. «Заметки» Андрея Платонова // Русская литература.- 1990.-№3.-С. 179-192.
2. Вьюгин В.Ю. «Чевенгур» Андрея Платонова. - СПб., 1992.- С. 391-425.
3. Боровой Л.Я. «Ради радости» (Андрей Платонов).- М., 1966.- С.178-218.
статьи В.А.Свительского и С.Г.Бочарова.1 Наиболее глубоко и детально разработана данная тема в статье Е.Толстой-Сегал “О связи низших уровней текста с высшими (Проза Андрея Платонова)”. В последние годы проблеме философского смысла языковых аномалий платоновских текстов посвящены исследования М.Дмитровской, М.Вознесенской, Ю.Левина, Т.Сейфрида. 2
Что касается вопроса о месте религии и веры в мировоззрении писателя, то в его решении в наибольшей мере проявила себя широта исследовательской амплитуды, где разность точек зрения колеблется между утверждением атеистически-материалистического основания взглядов Платонова (Л.Карасев) и признанием его церковным писателем (Е.Антонова). Среди западных исследователей о Платонове как о христианском художнике пишет в своих работах А.Киселев.3 Однако эти крайности сводятся к точке зрения большинства исследователей о глубинном, но подсознательном характере платоновской религиозности, которую тот же Л.Карасев определяет как “безотчетную религиозность”, В.Вьюгин – как “изначальную религиозность”, И.Спиридонова – как “религиозность особого рода”, корнем которой, однако, “навсегда осталась вера отцов – православие”. С.Семенова называет душевное устроение писателя “поразительно близким тому, что называется христианским сердцем, христианской юродивостью и даже святостью” – при его внешнем отказе от веры в Бога. Отметим, что о религиозном основании “душеустройства” Платонова писал еще в 1937 г. “главный нападающий” на его творчество А.Гурвич.4
_______________________________________
1. Свительский В.А. Конкретное и отвлеченное в мышлении А.Платонова-художника // Воронеж, 1970.- С. 7-26; Бочаров С.Г. «Вещество существования».
2. Дмитровская М.А. «Переживания жизни»: О некоторых особенностях языка А.Платонова // М., 1990.- С. 107-115.
3. Киселев А. Одухотворение мира: Н.Федоров и А.Платонов // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества.- М., 1994.-С. 237-248.
4. Гурвич А. Андрей Платонов //Красная Новь.- 1937.- №10.- С. 195-233.
С конца 80-х годов одну из основных граней отечественного платоноведения составляет проблема мифа и мифопоэтики в творчестве писателя. Но начальный интерес к ней принадлежит более раннему времени и связан с выходом в 1977 г. работы Н.Г.Полтавцевой “Критика мифологического сознания в творчестве Андрея Платонова”.1 В самой формулировке названия этого исследования высвечивается время его появления в свет, не допускавшее никакого иного взгляда на мифологию, кроме критического. Видимо, этот факт и стал главной причиной того, что Н.Г.Полтавцева в дальнейшем отходит от заявленной в данной работе темы и переключается на изучение философско-эстетической проблематики творчества Платонова. В ее рамках находится место и вопросу об источниках мифологизма платоновского художественного мира, однако решение его связывается исследовательницей главным образом с социально-историческим мифом, замешанным на идее счастливого коммунистического будущего.2
В ходе дальнейшего изучения взгляды ученых на проблему мифа в творчестве Платонова распадаются на два основных течения. Первое продолжает исследовательскую линию, заданную монографией Н.Г. Полтавцевой и развивает точку зрения о “коллективно-государственном мифе”1 как главной составляющей платоновской персональной мифологии. Эта позиция оказалась в платоноведении достаточно живучей, что дало повод В. Эйдиновой в статье 1994 года отметить тот факт, что в работах даже последних лет ведущей остается идеологическая проблематика платоновских произведений.2 Приоритет социально-философского подхода над мифопоэтическим в изучении романа “Чевенгур” отдают такие исследователи, как И.Спиридонова, В. Агеносов, работы которых появились в 1991 г.
__________________________________________
1. Полтавцева Н.Г. Критика мифологического сознания в творчестве Андрея Платонова.- Ростов-на-Дону, 1977.
2. Полтавцева Н.Г. Философская проза Андрея Платонова.- Ростов-на-Дону, 1981.
Отголоски социально-философского подхода к проблеме обнаруживаются в статье Э.А.Бальбурова “Мотив и канон”.1 Представления об источнике мифологизма платоновской прозы исследователь связывает прежде всего со стихией народного мифотворчества, питаемой на заре новой эпохи идеей земного рая, которая не могла не притянуть к себе сознание “народного философа” и сквозь “магический кристалл” которой пытался он осмыслить эпоху социалистического строительства. Героями платоновской мифологии “были не боги, а техническая мысль и мастерство”, – считает автор; – “не божий промысел, а ум и руки мастера, его доброе и отзывчивое сердце должны были претворить в жизнь легенду о коммунистическом Граде Китеже”.1 Для такой исследовательской позиции несомненно имеются основания в творчестве Платонова с его трепетным отношением к простому человеку-труженику, в авторском изображении которого сильны элементы русской классической традиции “маленького человека”, но который оказался при этом субъектом социально-исторической переделки мира. “...Я знаю, что жалостный пахарь завтра же сядет на пятиосный паровоз и так будет орудовать регулятором, что его не узнаешь...”, – читаем в одном из писем писателя 1923-го года.2
Однако все большее число исследователей склоняется к той точке зрения, что творческое продуцирование социальных мифов, вызванное такой особой исторической ситуацией и получившее широкое распространение в пореволюционный период, является лишь одной из составляющих персональной мифологии Платонова и притом ее, так сказать, “надводной частью”. Глубинное же основание текстов писателя скрыто в первоисточном мифе. Можно сказать, что к сегодняшнему дню это второе течение, оформившееся внутри “мифологического” направления платоноведения, уже
_________________________________________
1. Сюжет и мотив в контексте традиции / Сб. науч. тр.- Новосибирск, 1998.- С. 15.
2. Платонов А. Государственный житель. Проза.- Минск, 1990.- С. 661.
несколько этапов развития: от собирания картотеки смыслов, вычитывающихся из главных сквозных мотивов произведений писателя, до различного рода попыток структурирования такого сложного, кажущегося плохо простроенным и чуть ли не хаотическим художественного образования, каковым является платоновский текст.
Особая заслуга в разработке начального этапа этого непростого пути принадлежит работам Л.В.Карасева,1 где детально описываются функции основных смыслообразующих элементов мифопоэтики Платонова, таких как вещество, пустота, вода, сон, смерть и др.
Первую серьезную попытку рассмотреть платоновский сюжет на фоне ряда архетипальных моделей родственных сюжетов предпринимает А.Жолковский.2 Исследователь включает рассказ “Фро” в широкий контекст литературных параллелей (чеховская “Душечка”, женские образы А.Грина, а также символистов и постсимволистов), углубляясь до мифологического источника образа главной героини: Психеи. Составляя перечень встречающихся у Платонова мотивов, сюжетных ситуаций, А.Жолковский вскрывает главный принцип их бытования в платоновском тексте, а именно, принцип расширения масштаба: от судьбы героя – к онтологической судьбе мира.
Одни из первых отечественных попыток структурирования двух главных произведений Платонова: “Котлована” и “Чевенгура” – представляют собой диссертационные работы А.Харитонова и В.Колотаева.3 А.Харитонов сравнивает структуру повести “Котлован” со структурой “Божественной комедии” Данте, показывая, как сжимаются, подобно адовым кругам, витки платоновского повествования, ведущие не в жизнь, а в смерть. Автор второй из указанных диссертационных работ, В.Колотаев, пытается выявить мифо-
_________________________________________
1. Карасев Л.В. Знаки покинутого детства // Вопр. Философии.- 1990.- №2.- С. 26-43.
2. Жолковский А. «Фро»: Пять прочтений // Вопр. литературы.- 1989.- №12.- С. 23-49.
3. Харитонов А.А. Способы выражения…; Колотаев В.А. Мифологическое сознание и его пространственно-временное выражение в творчестве А.Платонова: Дисс.... канд. филол. наук. – Ставрополь, 1993.
логическое основание платоновской прозы на материале романа “Чевенгур”. Этой задаче подчинено, в частности, исследование наличествующих в тексте произведения бинарных оппозиций, главными из которых являются дом/дорога и свой/чужой. В.Колотаев приводит задействованные Платоновым семантические параллели к архетипу дом, такие как: печь, дерево, могила, вода, из чего делается вывод о том, что пространство дома вбирает в себя символику смерти, угасания, умирания, с одной стороны, о чем свидетельствует параллель дом-могила, дом-печь, и жизни, воскресения (дом-дерево, дом-вода) – с другой. При этом представляется непонятной и малоубедительной однозначность вывода исследователя о том, что приводимая им цепь параллелей, при всей их видимой разнородности, выражает “одну суть” – “архаическое представление о бытии как о вечном
1
движении от не “вечное движение от жизни к смерти”. Такой вывод противоречит представлениям о природе мифологического сознания, ядром которого является взгляд на мироздание как непрерывное обновление жизни, то есть не «вечное движение от жизни к смерти», а к новому витку жизни – через смерть.
Однако подобного рода выводы соответствовали общей позиции платоноведения периода второй половины 80-х – начала 90-х годов, когда главной интонацией творчества Платонова представлялась интонация абсолютного трагизма. Художественный мир писателя относили к “жизнеотрицающим системам”, в его взгляде на окружающую реальность видели “скорбную безысходность”. Такая исследовательская позиция в своей предельной определенности провозглашается в одной из статей С. и В. Пискуновых. “Будет очень печально, – пишут авторы, – если, открыв для себя трагического Платонова – автора “Чевенгура” и “Котлована”, мы тут же
попытаемся перетолковать эти произведения в духе какой-либо оптимисти-
_____________________________________________
1. Колотаев В.А. Мифологическое сознание…- С. 98.
ческой гипотезы”.1
Принципиальный перелом в этом исследовательском единомыслии обозначился с выходом трудов Н.М.Малыгиной, посвященных разработке универсальной схемы сюжета платоновской прозы.2 Сделанные исследовательницей выводы дают основания утверждать, что универсальная сюжетная модель у Платонова по существу представляет собой авторский вариант парадигмального археосюжетного инварианта,3 в чем просматриваются возможности новой стратегии прочтения зрелого творчества писателя, расширения семантических границ его главных произведений. Примат универсально - космического начала видят в платоновской модели мира и такие исследователи, как К.Г. Исупов, Ю. Пастушенко, Н. Хрящева, Э. Бальбуров, О. Митина, К. Чекоданова, О. Лазаренко, Е. Мущенко, Т. Казарина, В. Мароши, В. Эйдинова и др. Наиболее емко выражен этот тезис в статье Т.В.Казариной: “В соответствии с мифологической картиной бытия, с универсализмом мифологического мышления мир, в который вводит нас автор “Чевенгура”, не имеет пространственных и временных границ, не знает жесткой разграниченности понятий и явлений; крайности в нем стремятся к слиянию, противоречия нейтрализуются, и даже противопоставления жизни и смерти, сознательного и бессознательного, мужского и женского, временного и вечного не являются абсолютными. Это бытие не национально и не интернационально, оно шире – космично”.4
_______________________________________
1. Пискунова С., Пискунов В. Сокровенный Платонов. К выходу в свет романа «Чевенгур», повестей «Котлован» и «Ювенильное море» // Литературное обозрение.- 1989.-№1.- С. 21-26.
2. Малыгина Н.М. Модель сюжета в прозе А.Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова. Вып. 2.- С. 284.
3. Тюна В.И. Парадигмальный археосюжет в текстах Пушкина // Сб. ст. – Новосибирск, 1997.- С. 108-119.
4. Казарина Т.В. Универсально – космическое и личное в романе А.Платонова «Чевенгур» // - Воронеж, 1992.- С. 35-39.
Таким образом, можно сказать, что от первоначальной манифестации “скорбной безысходности” и “жизнеотрицания” в качестве семантической
доминанты зрелого творчества Платонова, исследователи все больше скло-
няются к поискам структурирующих оснований в его “кипящей Вселенной”.
Загадки «Чевенгура» как социально – философской утопии и одновременно прямого отклика на события 1921 – 1929 годов начинаются уже с названия романа.
Платонов приучил своего читателя к грандиозности метафор, сложности символов, которые заставляют задуматься о смысле романа. Писатель обычно направляет мысль читателя в сторону поисков не побочного, а решающего значения, полного расшифровывания заглавия. Главный герой романа, юноша – революционер, автобиографичен.
Из письма Андрея Платонова от 19 августа 1929 года А. М. Горькому известно, что к этому времени «Чевенгур» был уже прочитан и отклонен издательством «Федерация». 18 сентября 1929 года А. М. Горький, прочитав «Чевенгур», высказал Платонову свою оценку романа письменно, по существу признав «правоту» издательства, усилив его критику романа, найдя анархистские умонастроения не только у героев, но и у самого автора: «Чело-век Вы – талантливый, это бесспорно, бесспорно и то, что Вы обладаете очень своеобразным языком. Роман ваш – чрезвычайно интересен, технический недостаток его – чрезмерная растянутость, обилие «разговора» и затушеванность, стертость «действия». Это особенно заметно со второй половины романа. Но, при неоспоримых достоинствах работы Вашей, я не думаю, что ее напечатают, издадут. Этому помешает анархическое Ваше умонастроение, видимо, свойственное природе вашего «духа». Хотели Вы этого или нет, - но Вы придали освещению действительности характер лирико-сатирический… При всей нежности вашего отношения к людям – они у Вас окрашены иронически, являются перед читателем не столько революционерами, как «чудаками» и «полоумными». Не утверждаю, что это сделано сознательно, однако это сделано, таково впечатление читателя, то есть мое. Возможно, что я ошибаюсь.
Добавлю: среди современных редакторов я не вижу никого, кто мог бы оценить ваш роман по его достоинствам. Это мог бы сделать А. К. Воронский, но, как Вы знаете, он «не удел».
Это все, что я могу сказать Вам, и очень сожалею, что не могу сказать
1
ничего иного».
Этот искусно составленный ответ, интимный по форме и очень официальный по сути, не оставлял писателю практически никаких надежд на скорую публикацию романа. Или новых фрагментов из него. В провидческом даре и понимании ситуации Горькому не откажешь. В сентябре 1929 года в журнале «Октябрь», как известно, появился рассказ Платонова «Усомнившийся Макар» (фамилия Макара – Ганушкин встречается и в «Чевенгуре»: «У нас во всей деревне только три фамилии и действуют, что Плотниковы, Ганушкины, да Цельновы»). Несправедливая, крайне субъективная, неоправданно грубая по тону критика рассказа в печати, до этого резко отрицательно оцененного лично И. В. Сталиным, фактически «сняла» вопрос и о публикации романа с повестки дня. Но А. М. Горький, не изжив, безусловно, глубокого впечатления от романа (он искренне говорил о его достоинствах), продолжая анализировать необычный характер мировидения Платонова, проблематики «Чевенгура», гуманизм нежного отношения к людям, осенью того же 1929 года предложил писателю переделать часть «Чевенгура» в пьесу. Это предложение окружено цепочкой умозрительных похвал и неопределенно-абстрактных утешений: «В психике вашей, - как я воспринимаю ее, - есть сходство с Гоголем. Поэтому: попробуйте себя на комедии, а не драме. Драму – оставьте для личного удо-
вольствия. Не сердитесь. Не горюйте… «Все минется, одна правда оста-
________________________________________
1. Горький Неизданная переписка с советскими писателями. – «Лит. наследство», т. 70. М., 1963, - С. 313.
1
нется»…».
«… остальное – в молчании», - говорил шекспировский Гамлет. Это последнее – среди имеющихся в современном «платоноведении» документов личного плана – упоминание о «Чевенгуре». Вернее, о его погребении.
Если в полном виде восстанавливать ситуацию погребения романа, то следует представить и строй чувств того, кто хоронил в «Чевенгуре» свои тревоги и надежды.
О том, какую не изживаемую горечь оставило случившееся (во всех его нюансах) в душе Платонова, можно судить по такому факту: даже в 1939 году, после юбилейной статьи «Пушкин и Горький» (1937), в которой Горький характеризуется крайне похвально, как прямой продолжатель Пушкина, мягкий Платонов оставил за сбой горькое право оценить ситуацию 1929 года жестко, в свете собственного отчаяния. Эта сложная оценка – в нарочито нейтральной записи разговора с А. М. горьким, сделанной в 1939 году, не столько уныло-иронической, сколько щемящее - печальной. Платонов пишет о тех надеждах, с которыми он шел в дом Горького, кумира своего детства и юности, которые не оправдались. А. М. Горький в то время уже не «буревестник».
Впервые и то не целиком, американское издание «Чевенгура» появилось в Париже, в 1978 году, в издательстве Ardis. Это самое полное и квалифицированное из зарубежных изданий.
В творческой предыстории романа, безусловно, следует выделить те моменты философско-эстетических исканий, которые объясняют всю необычность единства мифологического, утопического мироведения и остроту конкретно – исторического исследования, секрет этой способности Платонова говорить о вечном, о «последних вопросах жизни и смерти» на
_________________________________
Горький Неизданная переписка с советскими писателями. – «Лит. наследство», т. 70. М., 1963, - С. 314.
языке военного коммунизма, нэпа и начавшейся эры крутых переломов, фактически эпохи администрирования, абсолютизации методов насилия.
Исследователи творчества писателя прежде всего заметили, что необычнейший, часто внепространнственный мир «Чевенгура», где появляются женщины – сирены, где странники не идут, а катятся по земле, где тоска одиночества рассеивается дружбой с домашним тараканом, возник уже в ранней поэзии, публицистике, научной фантастике и «микропрозе» писателя начала 20 – х годов. «страна Утопия» всегда была на его географической карте. Проект грандиозного и радикального преображением нашего жалкого, смертного мира в бессмертный космос неизменно присутствовал в помыслах его героев Восприятие революции. Платоновым имело ярко выраженное утопическое измерение.
Даже в документах личного плана Платонов постоянно возвращался к идее грандиозного разрыва с тем, что было и что есть; Надо любить ту вселенную, которая может быть, а не ту, которая есть. Невозможное – невеста человечества, и к невозможному летят наши души… невозможное –
1
граница нашего мира с другими».
К этой границе с миром невозможного, «свету иному» - в сфере морали, взаимоотношений человека и государства, культуры и т. п. – с решительностью Степана Копенкина, мечтательностью и раздвоенностью («тоской», «томлением») Саши Дванова устремлен уже чудак Епишка из рассказа «Приключения Баклажанова» (1922), сразу создавший в утопическом, даже космическом плане все пространство.
Предшественником «чевенгурцев», сделавших душу профессий, решающих вопрос о немедленной ликвидации «небратских» отношений, добивающихся, как удачно сказала Е. Толстая – Сегал, «выветривания «я» в
_______________________________________
1. Платонов А. Государственный житель.- М., 1988, -С. 549
1
сверхличном мире коллективной души», стал и Савва Агапчиков, герой «Рассказа о многих интересных вещах». Он устроил… маленький Чевенгур в своей избе: «Сколь разумно бытие? – спросил сам у себя однажды Савва Агапчиков и задумался… Бросил пахать Савва: не велик дар – хлеб, когда
2
душа ссохлась. Залез в лебеду и в последний раз задумался: откуда все? ».
Своеобразной кульминацией этого «микроправдо-искательства», странствий за абсолютной истиной стал рассказ «Иван Жох» (1927), где возник «Вечный Град на дальней реке» (ранний прообраз чевенгурского «города Солнца»), живущий «в соседстве простого зверя и кроткой травы».
В этом рассказе – зерно «Чевенгура». В рассказе «Бучило» (1924), где в тишине истории, в сухом болоте живет, вспоминая гражданскую войну, романтическая ненужность – герой 1919 года Абабуренко, впервые прозвучала и тема «ревзаповедника».
Цельный образ утопического оазиса, своего рода картина последнего штурма неба сложились в Платонове к 1927 – 1928 годам, когда общественно – политическая ситуация в стране стала резко меняться. Былые герои гражданской войны стали все чаще выглядеть – и свидетельство этому произведения А. Толстого «Гадюка», «Голубые города», «полурассказ» А.
3
Веселого «Босая правда» - какими – то романтическими ненужностями с их демократизмом, стихийным коллективизмом, жаждой равенства, враждой к писчей стерве бюрократии, «бумажных сусликов», облепивших любое живое дело.
Все эти факты, трагические жизнеощущения – а игнорировать их
___________________________________________
1. Толстая – Сегал Е. Идеологические контексты Платонова.- Russian Literature, IX-III. Amsterdam, 1981,-С.253.
2. «Рассказ о многих интересных вещах», 1923, - С. 56.
3. «Молодая гвардия», 1929, -№5.
никак нельзя, как и реальные деформации социализма, свертывание ленинского кооперативного плана, практика «разверстки на людей» (в эту разверстку вырождалось в итоге перегибов раскулачивание), - не только объясняют трагическую атмосферу «Чевенгура», своеобразное сиротство героических натур, но и наполняют совсем иным, не отвлеченно – мистическим, содержанием даже апокалипсические мотивы романа.
Именно через контакты с настоящим, с незавершенным, даже катастрофическим, антиутопия Платонова и обретает характер романа – предупреждения. Если Е. Замятин в антиутопии «Мы» (1920) как бы все время находится вне этого мира, со стороны наблюдает ужасы механического существования, уничтожение культуры и личности, то Платонова не устраивало это уединение избранной натуры. Его условный мир – это сигнал тревоги.
Похоже ли это на апокалипсис? На самое дурное исполнение правдо- искательских надежд?
Не споря с внешними описаниями чевенгурской трагедии как конца света, надо подчеркнуть явную односторонность выведения содержания романа из формул Н. Ф. Федорова, К. Э. Циолковского и В. В. Розанова. С. Семенова и другие обедняют содержание романа, когда ради усиления именно Федоровского (то есть книжного ядра) в Чевенгуре приходят даже к отрицанию… в нем следов современности: «В юродивом чевенгурском коммунизме не следует искать ни образ земного рая… ни антиутопии тоталитарного технократического общества, вроде тех, которыми изобилует литература XX века». Но к какому же веку тогда обращен и роман и весь чевенгурский эксперимент? Даже гибель Чевенгура объясняется исследователями прежде всего непоследовательным проведением в жизнь
идей Н. Ф. Федорова. Чевенгурцы упразднили труд, за них работает солнце.
______________________________
1. «Новый мир», - 1988,- №5.
«Не дошли чевенгурцы до мысли, что труд можно оборотить на саму смерть, на стихийные силы, на пересоздание себя и мира… Мистический шквал, начисто сносящий город и всех его жителей, мог мыслиться Платоновым, глубоко проникшим в Федоровскую мысль, как финальная катастрофа, которая неизбежно ждет человечество, если око не придет… в «разум истины», необходимость действенного, трудового пересоздания природного
1
порядка».
Сейчас мы очень хорошо знаем, что совсем иные обстоятельства – а отнюдь не дурное исполнение прекрасных предписаний Н. Ф. Федорова – сокрушили последнее прибежище мечты романтиков, предварительно исказив и извратив этот «город Солнца». А затем послав и «Иуду» - Симона, написавшего доклад – донос об этом странном клочке земли, живущем без власти, без указаний «Центра».
Косвенные подробности предыстории «Чевенгура» свидетельствуют о том, что этот город – мираж, апокалипсическое видение, где якобы «представления о будущем, о новом мире, о счастье у чевенгурских мечтателей подобны эсхатологическим фантазиям», где «чевенгурские апостолы относятся к уму и всему, что с ним связано, - бумаге, грамоте, культуре - враждебно», а «метафизическая тоска гложет души платоновских героев…ищущих веры, которая может дать разгадку тайн бытия и таким
образом превратить человека из объекта и в субъект», - создан из весьма реальных материалов эпохи, из плоти бурной истории первого после октябрьского десятилетия.
Осмысление своеобразнейшей поэтики романа, его языка, способов
сюжетосложения, роли платоновской иронии, места особой, как бы «плавающей точки» зрения писателя в пространстве повествования еще только начато. Сказано еще поразительно мало. Особенно в советском платоноведении. Но уже сейчас очевидно, что в процессе создания своеобразной летописи странностей правдоискательства Платонов освоил древнюю форму «хождений», способы «разрыва» времени, рассечения и уплотнения событий. В «Чевенгуре» имеет место полное нарушение всякой, линейной и воздушной, перспективы.
В свете вышесказанного понятно, что роман «Чевенгур» - остро актуальное произведение, дискуссионного и до конца неоднозначное. В связи с этим целью нашего исследования является анализ произведения как на уровне своеобразия комплекса идей, в нем заключенных, так и особенности его с точки зрения формы: язык, образно- изобразительная сторона.
С этим согласуются задачи исследования:
1. Определить жанровое своеобразие романа;
2. Исследовать идейное «пространство» романа;
3. Проанализировать систему образов в художественной ткани романа;
4. выявить особенности языковых средств романа, которые делают стиль автора уникальным и неповторимым.
В работе использованы методы аналитического анализа и сравнительно – сопоставительный метод.Литература1. Платонов А. Чевенгур: Роман и повести / Сост. Платонова М. А. [Послесл. и коммент. В.А. Чалмаева]. — М.: Советский писатель, 1989. — 653,[2] с.
2. Платонов А. Счастливая Москва. Повести. Рассказы. Лирика. - М., 1999, -С.-19.
3. Антисексус (1926) // А. Платонов Че-Че-О. Воронеж, 1999, -С.- 658 – 659.
4. Боровой Л.Я. «Ради радости» (Андрей Платонов).- М., 1966.- С.178-218.
5. Вьюгин В.Ю. «Чевенгур» Андрея Платонова. - СПб., 1992.- С. 391-425.
6. Горький Неизданная переписка с советскими писателями. – «Литературное наследство», т. 70. М., 1963, - С. 313
7. Гурвич А. Андрей Платонов //Красная Новь.- 1937.- №10.- С. 195-233.
8. Дмитровская М.А. «Переживания жизни»: О некоторых особенностях языка А.Платонова // М., 1990.- С. 107-115
9. Жолковский А. «Фро»: Пять прочтений // Вопросы литературы.- 1989.- №12.- С. 23-49.
10. Записные книжки. Материалы к биографии. – М., 2000, -С.- 21.
11. Казарина Т.В. Универсально – космическое и личное в романе А.Платонова «Чевенгур» // - Воронеж, 1992.- С. 35
12. Карасев Л.В. Знаки покинутого детства // Вопросы Философии.- 1990.- №2.- С. 26-43.
13. Киселев А. Одухотворение мира: Н.Федоров и А.Платонов // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества.- М., 1994.-С. 237-248.
14. Киселев А. О повести «Котлован» А.Платонова // Грани.- Франкфурт-на-Майне, 1970.-№77.- С. 134-143.
15. Колотаев В.А. Мифологическое сознание и его пространственно-временное выражение в творчестве А.Платонова: Дисс.... канд. филол. наук. – Ставрополь, 1993
16. Корниенко Н.В. «Заметки» Андрея Платонова // Русская литература.- 1990.-№3.-С. 179-192.
17. Лазаренко О.В. Вперед смотрящие: (О романах-антиутопиях О. Хаксли, Дж. Оруэлла, А. Платонова // Подъем (Воронеж). 1991. № 9. С. 233—239.
18. Лазаренко О.В. Мифологическое сознание в антиутопии ХХ века и роман А. Платонва “Чевенгур” // Вестник литературоведения и языкознания. Воронеж. 1994. Вып. 3. С. 76—82.
17. Михеев М. Ю. Обоснование высказывания// Научно – техническая информация. – Сер.2, М., № 8.
19. Пискунова С., Пискунов В. Сокровенный Платонов. К выходу в свет романа «Чевенгур», повестей «Котлован» и «Ювенильное море» // Литературное обозрение.- 1989.-№1.- С. 21-26.
20. Платонов А. Государственный житель. Проза.- Минск, 1990.- С. 661
21. Полтавцева Н.Г. Критика мифологического сознания в творчестве Андрея Платонова.- Ростов-на-Дону, 1977.
22. Полтавцева Н.Г. Философская проза Андрея Платонова.- Ростов-на-Дону, 1981.
23. Пастушенко Ю.Г. Мифологическая символика в романе “Чевенгур” // Вестник литературоведения и языкознания. Воронеж, 1999. Вып. 13. С. 28— 39.
23. Проскурина Е.Н. «Кипящая Вселенная» платоноведения http://www.philosophy.nsc .ru/journals/humscience/4_99/05_Proskur.htm
24. Давыдов Ю.Н. Андрей Платонов и “русская хандра”: [О романе А. Платонова “Чевенгур” и повести “Котлован” // Литературная газета газ. 1988, - 19 окт. С. 3;
25. . 25. Платонов А. Революция «духа» // Чутье правды.- М.,1990, -С.-
166.
26. Свительский В.А. Конкретное и отвлеченное в мышлении А.Платонова-художника // Воронеж, 1970.- С. 7-26; Бочаров С.Г. «Вещество существования».
26. Семенова С. Мытарства идеала: К выходу в свет “Чевенгура” Андрея Платонова // Новый мир. 1988. № 5. С. 218—231.
27. Семенова С.Г. “Идея жизни” Андрея Платонова // Платонов А. Чевенгур: Роман. М., 1988. С. 3—20.
28. Скобелев В.П. Сомнения и надежды Андрея Платонова // Платонов А. Чевенгур. Котлован. Ювенильное море. Город Градов. Куйбышев, 1990. С. 612—633.
29. Славина В.А. Загадка Андрея Платонова // В поисках истины: Лит. сб. в честь 80-летия проф. С.С. Шешукова. М., 1993. С. 109—112.
30. Спиридонова И.А. “Чевенгур” А. Платонова в зеркале “Мы” Замятина: (К вопросу жанр. своеобразия) // Творчество Е. Замятина: Проблемы изучения и преподавания: Материалы I Рос. замятинских чтений. Тамбов, 1992.
31. «Энергетический принцип в произведениях Платонова»// «Страна философов» А. Платонова: проблемы творчества. – Вып. 4., М., 2000.
32. Суриков В. “Свободная вещь” Андрея Платонова: (О романах Андрея Платонова “Чевенгур” и “Котлован”) // Литературная Россия. 1988. 25 нояб. С. 8, 9, 11.
33. Сухнев В. Очередь за журнальной книжкой // Литературная Россия. 1988. 10 июля. С. 5.
34. Сучков Ф.Ф. Разрушители Чевенгура // Сельская молодежь. 1989. № 6. С. 1—4.
35. Сучков Ф.Ф. Разрушители Чевенгура [1988] // Сучков. Ф.Ф. Бутылка в море: Из литархива Нефеда Нефедовича Дернова. М., 1991. С. 302—312.
36. Сюжет и мотив в контексте традиции / Сб. науч. тр.- Новосибирск, 1998.- С. 15.
37. Тихомирова Е.В. Об одном мотиве романа А. Платонова “Чевенгур” // Творчество писателя и литературный процесс: Слово в художественной литературе: типология контекста: Межвуз. сб. науч. тр. / 1994 Иванов. гос. ун-т. С. 92—101.
38. Толстая-Сегал Е. О связи низших уровней текста с высшими // М., 1994.-С. 84-104.
39. Тринко А. Конь черный Чепурного: Трилогия А. Платонова в зеркале метаистории // Лепта (Воронеж). 1993. № 6. С. 165—174.
40. Тюна В.И. Парадигмальный археосюжет в текстах Пушкина // Сб. ст. – Новосибирск, 1997.- С. 108-119.
41. Урбан А.А. Сокровенный Платонов // Урбан А.А. Перечитывая заново: Лит.-критич. ст. Л., 1989. С. 147—82.
42. Харитонов А.А. Способы выражения авторской позиции в повести А.Платонова «Котлован». Дисс…канд. филол. наук.- СПб, 1993.-С.4.
43. Фоменко Л.П. О жанровом своеобразии романа А.П. Платонова “Чевенгур” // Жанрово-стилевые проблемы русской литературы ХХ века: Сб. науч. тр. Тверь, 1994. С. 67—76.
44. Чалмаев В.А. Изобрели мы мир неимоверный: Историко –литературный комментарий // Платонов А. Чевенгур: Роман и повести. М., 1989. С. 642—654.
45. Чалмаев В. Прибежище мечтаний и тревог: Худож. мир романа-утопии “Чевенгур” Андрея Платонова // Платонов А. Чевенгур: Роман. М., 1989. С. 3—22.
46. Чалмаев В.А. Утонувший колокол // Платонов А. Чевенгур: Роман и повести. М., 1989. С. 612—641.
47. Шубина Е.Д. Приключение идеи: К истории создания романа “Чевенгур” / Вступ. ст. к публ. // Литературное обозрение. 1989. № 9. С. 27—28.
48. Эпштейн М. Теоретические фантазии // Искусство кино. 1988. № 7. С. 76—77.
49. Яблоков Е.А. Душа между жизнью и смертью: Очередное воплощение: (Роман А. Платонова “Чевенгур”) // Традиции в контексте русской культуры: Сб. ст. и материалов / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом), Череповец. гос. пед. ин-т. Череповец, 1994. С. 93—97.
50. Яблоков Е.А. Принцип художественного мышления А. Платонова: (“И так и обратно” в романе “Чевенгур”) // Вестн. литературоведения и языкознания. Воронеж. 1999. Вып. 13. С. 5—13.
51. Яблоков Е. О. О философской позиции А. Платонова (прозы сер. 20-х начала 30-х)// Russian Literature XXXII,1992. С.- 231-232.
52. Яблоков Е. Истина дороже? // Лит. обозрение. 1989. № 9. С. 42—44.
|
|
